Портрет Спинолы
1-2-3
Вскоре во дворец Оливареса привезли новое полотно — большой портрет доньи Инес де Суньига графини Оливарес. Изображена она была почти во весь рост. Темное придворное платье, последняя модель строгой испанской моды, плотно облегало фигуру. Опершись правой рукой на спинку стула, графиня стояла, холодно глядя прямо перед собой. Надменным было некрасивое лицо, плотно сжатые губы чуть тронула горделивая улыбка.
Первая дама королевства осталась довольна своим изображением. Был доволен художником и сам граф. Маэстро, отложив все работы, начал писать его конный портрет. Сохраняя схему репрезентативного портрета, дон Диего решал живописную задачу по законам, известным лишь ему одному. Премьер-министр Испании был изображен верхом на скачущем во весь опор коне. Правую руку с маршальским жезлом он поднял над головою коня, указывая ею в сторону битвы. Пожалуй, странно было видеть в такой позе графа, который за всю свою жизнь не выиграл ни одного сражения. Его даже трудно было представить верхом на лошади — граф не любил верховой езды.
И на портрете Оливареса не забыл маэстро об отчизне. Она лежала там в своем обычном наряде из серебристой дымки, до боли родная. Веласкес ее портреты мог писать без конца.
Чем бы ни занимался художник в те дни, в его голове вечно жил, тревожил и требовал решения вопрос: как же написать падение крепости Бреда? Триумфальное шествие победителей — может, так? Или лучше — отдых солдат после тяжких воинских трудов? Художник вспоминал свои долгие беседы с адмиралом Спинолой во время путешествия в Италию. Писать то, о чем говорил маркиз, нельзя. Но и забывать об этом тоже нельзя. Что это была за «победа», когда гарнизон крепости капитулировал добровольно? Бесславный в общем поход увенчался бутафорской победой. Комендант вражеской крепости сдал ключи и получил право со всеми почестями, не сдавая оружия, оставить город.
Художник никогда еще не брался за исторические сюжеты. Ему захотелось посмотреть, как решают эту задачу писатели. Быть может, они дадут ему таинственную нить, которая выведет из лабиринта сомнений. Он листал труды античных историков Тита Ливия и Квинта Курция Руфа, книги о фландрской войне. Но испытанные советники на сей раз ничего не могли подсказать ему.
Веласкес всматривался в рубенсовский портрет Спинолы. Портрет маркиза был написан Рубенсом в Антверпене в 1625 году, когда Спинола ехал после сдачи Бреды в Испанию. Победитель выглядел очень усталым, утомленным. Мускулистые руки нервно охватили шпагу и маршальский жезл, во всем облике сквозило неудовольствие. Этого не могли скрыть ни живописная поза, ни богатый костюм, ни блеск ярких красок. Великий Рубенс сумел в портрете предсказать будущее или отразил только то, что чувствовал в полководце в тот миг? Своими сомнениями дон Диего поделился с доном Хуаном де Веллелой, который после приезда маэстро из Италии стал одним из ближайших его друзей.
Веласкес слушал друга внимательно. Ведь Веллела всегда так хорошо умел взвесить все «за» и «против», найти самые точные, нужные слова, что дону Диего оставалось только взяться за кисть. Так было и в этот раз. Дон Веллела как бы воссоздавал историю падения голландской крепости. Он говорил, что там, у ее стен, сошлись и мерились силою два государства. Падение Бреды — завершение определенного этапа истории.
Испанское государство возникло совсем недавно. Его история еще не исчисляется столетиями. Из пестрых лоскутков небольших государств католические короли сшили эту могучую разноплеменную державу. Она постепенно крепла, возносилась все выше. Завладев Неаполем, Сицилией и огромными заокеанскими землями, она сосредоточила в своих руках две трети мирового запаса благородных металлов. Все это было внешней стороной медали. На самом деле держава, как это ни странно, клонилась к упадку от золотого полнокровия. Стоило взглянуть на отчеты Государственного совета, чтобы убедиться в этом. Нищали деревни, рос государственный долг. В стране ширились ереси, и ничего не могла поделать с этим могучая инквизиция. Волнения потрясли колонии. Маленькие державы, некогда такие беспомощные, начали поднимать голову. Во всем этом — прямая дорога к Бреде. Там, в побежденном, но не покорившемся городе, сила противостояла силе. Испания, могучая Испания, оказалась не подготовленной к войнам. Отсюда такая «победа».
Внимая смелой речи Веллелы, Веласкес представлял себе, как в далеких Нидерландах на огромной равнине сошлись две армии. За спиной первой была могучая держава, походы в чужие земли, множество битв. Вторая шла на свою первую брань, которая должна была дать ее воинам или отнятое отечество, или смерть.
Дон Веллела ничуть не удивился, когда маэстро, молча взяв из рук Хуана Парехи шляпу и плащ, все так же молча ушел в темноту. В доме Веласкеса давно к этому привыкли. За хозяином вслед спешил с фонарем верный Гальярдо или Хуан.
В такие вечера, когда Мадрид погружался в сон, у доньи Хуаны де Миранды подолгу светилось окно. В ожидании мужа тихая Хуана де Миранда рассказывала дочери и ученикам дона Диего о своей родине, солнечной Севилье. Порой она замечала, как внимательно смотрит на ее уже почти взрослую Франциску Хуан Баутисто Мартинес дель Масо. Юноша чем-то отдаленно напоминал ей дона Диего в молодости. Серьезный и пытливый, Мартинес, как звали его в семье Веласкес, очень много работал. Он научился так копировать своего учителя, что даже очень опытных знатоков почерка Веласкеса не раз приводил в заблуждение. Гости из далекой Италии, однажды побывавшие в студии молодого Масо, были поражены, увидав на стенах настоящих Тициана, Тинторетто и Веронезе. Но каково было их удивление, когда они узнали, что юноша сам написал эти полотна! Дон Диего, уже привыкший к такой особенности своего ученика, радовался, глядя на его успехи.
Хуана де Миранда со свойственным только одним женщинам чутьем угадывала в отношениях дочери и Мартинеса повторение своей собственной судьбы. Не замечал ничего лишь Веласкес, все время проводивший в мастерской. Он жил только картиной. Жена не спешила посвящать его в тайны своих наблюдений. Сейчас лучше было его не тревожить.
Работа над картиной захватила художника. Решив тему композиционно, он не переставал вносить в нее изменения. Вчера он почти до рассвета проговорил с одним из участников капитуляции Бреды, а потом весь день переписывал правый угол полотна. Помня приказ Оливареса хранить все в тайне, Веласкес, кроме Парехи, никого не допускал в мастерскую во время работы. Пареха рассказывал, что ничего похожего на эту картину он в своей жизни не видел.
— Наш дон Диего решил удивить мир. Где видано, чтобы в одном полотне соединились несколько портретов и прекрасный ландшафт! Он замучил сеньора Хуана, который согласился позировать ему.
Но Пареха ошибался. Брат художника Хуан Веласкес де Сильва, приехавший из Севильи навестить своих родственников, с удовольствием проводил время в домашней мастерской маэстро. Он надеялся, что брат смилостивится и хоть одним глазом разрешит ему взглянуть на полотно.
Наконец настал день, когда картина была окончена. Дон Веллела стал первым, кому была оказана честь взглянуть на нее. То, что он увидел, превзошло все ожидания.
Маэстро воссоздал на полотне момент, когда на холмистой равнине у крепости Бреда встретились два полководца — Спинола и Нассау. Комендант города-крепости, гарнизон которой выдержал десятимесячную осаду, вышел навстречу победителю: он нес ему ключи от ворот. Такой эпизод на самом деле имел место в истории. Но не документальность была тем, что превратило картину в образец полотна на исторический сюжет. Следуя своему кредо, маэстро остался верен правде жизни, которая и дала бессмертие его творению. Правда сделала полотно живою страницей истории.
В центре Веласкес расположил по-рыцарски учтивого Амброзио Спинолу и чуть склонившегося перед ним Юстина Нассау. Происходил акт передачи ключей. Испанский полководец, истинный представитель своего класса, и тут не удержался от позы: на его лице покровительственная улыбка, а во всей фигуре — снисходительное участие победителя к побежденному. Лицо Нассау выражает сложную гамму чувств: тут и уважение воина к смелому противнику и недоверие военачальника к своему недавнему врагу. Художник истолковал этот момент весьма правдиво, ведь в этих образах зрители должны были увидеть не отдельных лиц, а две державы. И то, что Спинола выглядел не грозным победителем, соответствовало положению дел — ведь и сама Испания им не была. За каждым из военачальников стояла свита. За спиной Спинолы стройными рядами гордо выстроились гранды. Галерея грандов. Ничего нельзя было прочесть по строгим, замкнутым лицам. Над их головами возвышались копья. Целый густой лес устремленных в небо копий — символ могущества испанской державы.
Армия Нассау выглядела гораздо проще. Здесь нет уже той осанки в фигурах и напряженности в позах. Если повнимательнее всмотреться в их лица, то сразу почувствуешь, что среди побежденных нет покорившихся. Голландцы просто вынуждены признать власть силы. Дух же их не сломлен. И невольно чувствуешь, что воины Нидерландов не сложат своего оружия. Веласкес не торопил друга с мнением о своей работе. Наконец дон Веллела сказал:
— Дорогой маэстро! Вы разрешите мне сначала представлять официальное лицо и задать несколько вопросов? — его черные глаза смеялись. Дон Диего поклонился.
— К вашим услугам, сеньор.
— Скажите, вы, художник его величества, — начал Веллела свою речь, — что хотели вы сказать своим полотном, на котором и эти побежденные еретики и наше католическое воинство написаны с равным уважением? Не слишком ли вы веротерпимы? Не спешите отвечать. Я еще не окончил вопросы. А что должен выражать этот ободряющий жест нашего маршала? Или, может быть, вам нравится, что великая империя все больше уходит в границы метрополии?
— Ты думаешь, могут быть такие вопросы? — наконец сумел вставить слово Веласкес.
— Забываешь, Диего, что здесь не Италия, а наша благословенная, насквозь католическая Испания. Картина превосходна. Теперь же идем. По дороге я расскажу тебе, что я увидел на ней.
1-2-3